В общем-то, просто зарисовочка в стиле "он, она и копна", интересная только тем, что была написана до
Название: Вино и золото
Автор: Фокса
Бета: повесилась
Персонажи: Кили/Тауриэль
Рейтинг: R
Жанр: ПВП, в общем-то… задумывалось… А вышло романтическое не пойми что.
Саммари: Еще один вбоквел моего безымянного Двалин/fem!Ори и вытекшего из него постканонного ангста «Всходы». Собственно, небольшой отрывок истории о грустной эльфийке с гномьей свадебной заколкой в волосах и об одном очень жизнерадостном гноме, сумевшем посмотреть на нее сверху-вниз.
Дисклеймер: Да простит меня Профессор!
ПредисловиеВотжежведь великая сила фандома! Таки заставила продумать вбоквел Кили/Тау. С ноля и до победного..
Как уже было где-то сказано, когда я писала про грустную эльфийку в склепе, я понятия не имела, как она дошла до такой жизни. Но совершенно неожиданно для меня моя Тау чем-то тронула читательские сердца, и многочисленные отзывы хорошо так пришпорили авторскую мысль. Вторым стимулятором послужила, как ни странно, слэшная порнуха, ссылки на которую можно в обилии видеть в Обзорах ежедневно. Ибо подумалось: если уж некоторые умудряются в таких количествах обоснуить противоестественную связь Кили с собственными родственниками мужеска полу, да неужто ж я не сумею обоснуить для него нормальную связь с нормальной девушкой, которая всего-то на полголовы выше! Эка проблема!
Ну и понеслась…
Теперь я почти во всех подробностях знаю, как это у них получилось. Писать эту историю целиком вряд ли буду, а вот финальная сцена – это да. Ну и во избежание очередной безобоснуйной порнушки изложу основные факты из предыстории:
1. Начальник эльфийской стражи приставил Тауриэль доводить Кильку в надежде, что он по молодой дури выболтает что-нибудь ценное. А доводить окружающих до белого каления она умеет, как никто другой.
2. Впервые Кили поцеловал эльфийку, чтобы под это дело стырить у нее кинжал. Тау не возражала, поскольку была в зюзю (да-да, лихолесские эльфы, если кто забыл канон, бухают похуже гномов!))). На следующий день хлопец глупейшим образом попалился, когда побрился этим самым ножом и снова полез к ней целоваться.
3. Дальше – ангст, юст, и прочая романтика. В итоге оба приходят к мысли, что Эру и Ауле бухают побольше Трандуила со свитой. И, видно, однажды с перепою им показалось забавным свести эльфийку с гномом. Тау такой расклад совсем не радует, Кильку просто не радует. Но он по молодости и горячности уже готов развивать роман в заданных условиях. Тем более что его мечта сбылась: хоть в чем-то сумел опередить брата! Да еще в таком деле!
4. Накануне исторического побега Кали дарит Тау заколку. Это, кстати, одна из свадебных заколок Дис, единственная, которую Сигмар сумел с нее снять.)) Досталась сыну по схеме «заколи хоть чем-нибудь, чудище лохматое».
5. В ночь побега пьяная по случаю праздника и несчастной любви Тауриэль явилась к Кили в камеру сообщить, что она таки решила с высшими силами не спорить. Но, конечно, никого там не застала.
6. А во время осады Эребора так вышло, что обоих отправили в разведку. И, собственно, по законам жанра, судьбоносная встреча не могла не состояться.)) Полуэкстремальная энца на камнях в осеннем холоде – тоже.
7. Энцу, кстати, заметил Филька, отправившийся на поиски запропавшего братца. От такого зрелища у него случился острый приступ жалости к себе, вследствие чего он таки решился попросить Оричку о поцелуе.
Крохотная скальная ниша у навеки закрывшегося входа в туннель оказалась выжжена до совершеннейшей черноты, но здесь хотя бы можно было укрыться от ветра. Кили расстелил свой плащ прямо на обугленных камнях и с неожиданной для самого себя любезностью протянул спутнице руку, помогая ей сесть, не запачкавшись копотью со стен.
- А ведь на этом склоне уже деревья расти начали, - с грустью протянула эльфийка, устраиваясь на импровизированном ложе.
- Да, точно… - отозвался гном, без всякой надежды оглядывая пространство у входа. Он тоже жалел о сожженных деревьях, но по как куда более прозаичной причине.
читать дальшеВот хотя бы тот куст, что рос когда-то чуть ниже по склону, вполне сгодился бы, чтоб сложить какой-никакой костерок. Увы, пепел его давно уже был развеян у подножия Горы и удобрил почву, на которой когда-нибудь снова что-нибудь вырастет. Но огонь-то нужен уже сейчас!
Немного подумав, Кили выгреб из-за спины пучок стрел, разломал их по одной, сложил пирамидкой, вынул огниво. Оперенье вспыхнуло в мгновение. Подобие костра вышло совсем крошечное, но и оно давало немного тепла. Гном с наслаждением вытянул ладони над пламенем, отогревая сведенные холодом пальцы. Жалкого огонька хватит на полчаса, не больше - значит, не надо терять время!
Позади зашуршало, и легкая рука опустилась на плечо.
- На, возьми.
Оглянулся. Эльфийка с улыбкой протягивала ему собственный запас стрел.
- Только гному могло прийти в голову жечь оружие.
- Только эльфийка может сожалеть о погибших деревьях, замерзая на выжженном склоне… А своим что скажешь?
- Скажу, что по склону шастал очень шустрый гном. Расстреляла весь запас, но так в него и не попала. – И, приподняв край плаща, добавила:
- Иди сюда.
Кили спорить не стал. Устроился рядом, одной рукой обняв девушку за талию, другой натягивая на плечи тонкую эльфийскую тряпочку. Та оказалась неожиданно теплой… хотя, может, и не она…
Тау, пошарив в складках плаща, выудила фляжку.
- Ты опять?
- А почему нет, холодно ведь? – она отвинтила крышку, сделала большой глоток. – Будешь?
Кили взял, задумчиво повертел изящную серебряную посудину в пальцах. Не дело это, пить, проводя время с девушкой. Женщина не терпит вина и золота, ибо она сама золото и вино … Он, хоть убей, не мог бы припомнить, откуда эти слова, но именно сейчас они казались правильными как никогда. Потому что она была ценнее всей сокровищницы Эребора и лишала разума вернее, чем самые крепкие напитки. Но холод по-прежнему просовывал под ставший одеялом плащ свои мерзкие лапы, и Кили не стал отказываться от предложенного. Отхлебнул, поморщился, с трудом сдерживая рвущийся кашель – эльфийское пойло драло горло посильнее хоббитской клюкаловки. И как она пьет эту гадость каждый день?
- Ну, когда-нибудь я тебя от этого отучу!
Тау презрительно фыркнула.
- Уже командуешь? Хочешь отыграться за подземелья?
- Да нет… Просто вредно это. Для женщины.
Девушка робко улыбнулась, склоняясь ему навстречу. Она могла бы сказать, что эльфу вообще трудно чем-то навредить, что хмель берет ее не легче, чем самого крепкого из гномов, и на утро уходит вместе с туманом, не оставляя по себе ни головной боли, ни сожалений о содеянном накануне. Но зачем? Тем более что вот именно сейчас один единственный глоток почему-то легко и сразу лишил и разума, и стыда. Кили обнял ее, притягивая к себе. Бесценная фляжка первой эпохи, подарок владыки Трандуила, покатилась по обугленным камням, расплескивая содержимое.
Странно – сидя, они казались почти одного роста. И уже не имело значения, что ее предков создал сам Илюватар, а его – вытесал из грубого камня Аулэ. Куда-то разом исчезла разница воспитания, культуры, возраста и происхождения, и даже давняя привычка смотреть вообще на всех смертных сверху-вниз. И в эти мгновения гном, равный ей во всем боец вдруг показался куда как сильнее, выше ростом, решительней, увереннее, чем она сама… А робкий огонек, пляшущий на сломанных стрелах, стал полноценным костром, и крошечная, но невыносимо-жаркая искра, уже много дней жгущая ее изнутри, в одночасье разрослась, поглощая целиком, уничтожая память, волю, сомнения, правила, условности.
Сколько времени у них было? Два-три столетия, если повезет, и эта проклятая осада завершится без жертв. И один единственный вечер, если дело дойдет до штурма – Тау знала, гномы не сдадутся. А Трандуил не отступит, раз уж пришел. Но что тот, что другой промежуток времени казался безумно мал в сравнении с вечностью. И зачем Илуватар так жестоко поступил: наделил эльфов бессмертием, не лишив их способности влюбляться в смертных?
Поцелуй прервался глубоким надсадным вздохом – кажется, оба на время забыли, что надо дышать. Пара мгновений на то чтобы наполнить легкие воздухом, и вновь горло сводит, и голова безвольно запрокидывается, подставляя шею поцелуям. И это ощущение близости, открытости, подвластности чужой воле опьяняет, и предательски отказывают обычная настороженность и готовность к самозащите. С каждым новым поцелуем, с каждым движением рук, с каждым вздохом… Тау понимала, что все быстрее и уверенней падает в пропасть, из которой выбраться уже не удастся. Да и зачем, если собственная слабость дарит столько наслаждения? И что, побери тебя Мелькор, вообще может иметь смысл, когда твоя кожа отзывается мелкой дрожью на каждое прикосновение мужской ладони, когда возможность свободно дышать причиняет почти физическое страдание, когда уже не помнишь себя, и ничто уже не важно - только место и время.
Эльфийка с трудом и неохотой высвободилась из объятий.
- Помоги мне, - и, повернувшись к Кили спиной, пояснила: - расстегни.
…Она не знала, передается ли ей дрожь его рук, или это дрожащие пальцы заставляют вздрагивать ее спину. Легкая броня без сопротивления сползла с плеч, а за ней и тонкая зеленая рубашка. Промозглый осенний воздух коснулся обнаженной кожи, но Тау не почувствовала холода – потому что взгляд гнома обжигал. Одновременно захотелось прикрыться, провалиться сквозь землю и… услышать, увидеть по его глазам, почувствовать кожей, то, что она вряд ли могла бы это сформулировать, а тем более признать. Не слишком привлекательная по меркам эльфов, с точки зрения гномов Тауриэль вообще не могла бы вызвать ни малейшего желания, хоть что ты не нее надень. А уж если раздеть… Другие участники похода к Эребору, сидя в трандуиловых подземельях, не уставали ей об этом напоминать. Тогда Тау просто отмахивалась от этих жалких попыток ее оскорбить. Тогда она и представить не могла, что когда-нибудь будет так страшно…
Кили смотрел на нее неотрывно и молчал. Долго. Мучительно. И девушка не могла бы сказать точно, что выражали его глаза. И отнюдь не от холода пробегали мурашки по плечам… А потом широкая, показавшаяся невыносимо-горячей ладонь коснулась ее щеки. Неспешно соскользнула по изгибу сведенной от напряжения шеи, прочертила полосу вдоль ключицы, мягко обвела округлость груди…
- Нееежная…
Гном на мгновение поднял на девушку глаза и с протяжным вдохом уткнулся лицом в ложбинку между ее грудей.
И словно сладкое вино растеклось по душе и телу, приятно согревая кровь, вселяя уверенность и покой, разом снимая напряжение и прогоняя все страхи. А потом Тау вдруг поняла, что склон вместе с пещеркой и костром упал на бок, и теперь она лежит на разостланном плаще, глядя в закопченный потолок, и заботливые руки укрывают ее теплым зеленым сукном. А отсветы костра все пляшут и пляшут по темным волосам, по сияющему каким-то своим, необъяснимым светом лицу, по рельефным мышцам, каких не бывает у эльфов. Подумалось, что вот сейчас самое время спрятать от стыда голову под плащ, но она не сделала этого. Все смотрела, не опуская глаз, пока Кили поспешно стягивал с себя одежду.
Потому ли, что не в обычаях воина сворачивать на полпути, что не закрывавшему глаз, поддавшись страху, не к лицу закрывать их под влиянием стыда? Или потому, что гном тоже неотрывно смотрел ей в лицо, не давая отвести взгляд?
А тот упивался ее смущением, впервые в жизни с восторгом понимая, что победил! Победил в чем-то очень важном, важнее любой битвы и любого соревнования – в гонке со временем, которая для многих занимает целую жизнь. И было уже глубоко наплевать на осаду, на все сокровища Эребора, на Торина с его помешательством. Вино и золото ждали его здесь, на обгорелых камнях под тонким зеленым плащом.
Да кто ж и к чему сказал-то это, про золото и вино?!
Между женщиной, которой хочется любоваться, и женщиной, которую хочется целовать, чертовски большая разница! Для поцелуев – это свои, те, что прячутся в полутемных мастерских, что вечно суетятся и вечно спешат, вечно чем-то заняты. Что пробегают мимо, как бы невзначай поманив лукавой улыбкой, белизной обнажившегося плеча, покачиванием бедер, которое никакой юбкой не скроешь - и не торопятся начать с тобой разговор. А длинноногие красавицы Лихолесья… они как статуи, что в изобилии теснятся вдоль стен в эльфийских замках. На них можно смотреть, наслаждаясь совершенством пропорций и плавностью изгибов, но не более того… Но Тау, видно, какой-то неправильный эльф. А сам он неправильный гном. Потому что какому же гному плоскозадая эльфийская ящерица покажется не просто привлекательной – желанной до безумия! Настолько, что собственные желания осознаешь уже после того, как уже начал их исполнять.
Кили сам не понял, как так вышло – полуобнаженная девушка перед ним на земле, рыжие волосы разметались по камням, глаза блестят совершенно чудовищной смесью смущения с нетерпением. А сам он уже сдирает с себя рубашку, как как срывал бы оковы, и чуть не роняет ее в костер, о существовании которого уже успел забыть.
А потом тонкая рука робко выскользнула из-под плаща. Осторожно, самыми кончиками пальцев, коснулась его плеча… Гном ухватил ее за запястье, сдвигая чуть в сторону, туда, где быстро и взволнованно колотилось сердце. Взгляд девушки неуловимо изменился, ладонь замерла на несколько мгновений, зажатая между его рукой и грудью, а потом медленно, неуверенно поползла вниз, словно пробуя на ощупь кожу, волоски, мышцы… и замерла у самого пояса штанов, не решившись двинуться дальше. Тау-то прекрасно видела то, чего не осознавал он сам. И прекрасно понимала, что повтори она тот финт в камере - результат будет не тот, что прежде.
…Он все-таки отвернулся и уже не видел, как девушка, воспользовавшись случаем, не вылезая из-под плаща, выпутывается из остатков собственной одежды – только пара высоких сапог из тесненной кожи упала рядом с его собственной обувью. А потом холод вокруг и манящее тепло женского тела заставили забыть и стыд, и разум. Кили влез под плащ, на ходу улавливая новые волнующие ощущения: прикосновение собственной обнаженной кожей к ее – немыслимо-нежной, словно бы и не знавшей боевой брони, прерывистое, словно после долгого бега дыхание улица, то как маленький острый сосок упирается в ладонь, и ее судорожный всхлип, когда ты наклоняешься и касаешься его губам. И теплый влажный жар там, где твое колено упирается в землю между ее ног.
И еще страх - столько нелепый, сколь беспощадный. Парализующий волю, заставляющий до бесконечности растягивать момент томительного предчувствия, не решаясь сделать следующий шаг. Потому что, Балрог пожги, одно дело обсуждать женские прелести в пьяной компании, со всех сторон обмусоливая в высшей мере откровенные рассказы старших товарищей, и совсем другое – переживать все наяву. Герои-то баек никогда не волнуются и не совершают ошибок…
…Мягкая ладонь проскользила сверху-вниз вдоль спины, плавно стекла по бедру, нырнула под живот… Кили со свистом втянул в себя воздух, неосознанно вскидывая голову – и встретился глазами с Тау. Она победоносно улыбалась.
- Рада теперь, что не оторвала?
Проклятье Дурина, и зачем он это ляпнул?! Что за идиотизм – в такой-то момент! Почему смущение вечно стремится прикрыться показной наглостью?!
Через мгновение он уже готов был извиняться, мучительно осознавая, что ничего толкового сейчас сказать не сможет, а только, скорее всего, ляпнет что-то еще более глупое и неуместное, окончательно все испортив… но девушка уже приняла подачу. Она тоже ощущала неловкость, и тоже готова была заглушить ее чем угодно, лишь бы не дать сердцу разорваться от переполнявших его плохо осознанных, но оттого только более ярких, невыносимо-сладостных и в чем-то постыдных ощущений.
- Еще не поздно все исправить.
Улыбка на мгновение стала жесткой, глаза блеснули хорошо знакомой холодной решимостью, пальцы угрожающе сжались, уткнувшись кончиками ногтей в тонкую кожу… и как-то удивительно мягко, ласкающее заскользили вверх-вниз по стволу.
Это простое движение объяснило больше, чем любые слова. Тауриэль с удовольствием заметила, что устремленный на нее взгляд гнома затуманился, а улыбка стала совсем шальной. А потом эта улыбка приблизилась к ее лицу, коснулась губ, спустилась вниз по шее, по груди. И крепкая рука уверенно отвела ее ладонь. Другая протиснулась под бедра, заставляя сменить положение…
Сумасшедшая! В самом деле, может ли быть нормальной рыжая эльфийка? Уж всяко не больше, чем бритый гном.
Где-то в Чертогах Безвременья Эру Илуватар налил себе кубок хоббитской «клюкаловки» и выпил залпом.
А по ту сторону освещенного костерком круга, там, где идущая снизу тропинка выходила на площадку у скальной ниши, обозначилась на фоне продырявленного звездами неба невысокая темная фигура. Постояла немного – и, незамеченная, скрылась за выступом стены.
***************
Шустрый язычок пламени в последний раз взвился над небольшой кучкой углей и угас. Тау, дотянувшись, бросила умирающему костру последний, откатившийся в сторону и потому уцелевший, обломок стрелы. Тот, словно в нерешительности, полежал с минуту на краснеющих углях и вдруг разгорелся, пустив по обугленным стенам хороводы колышущихся теней. Девушка натянула на плечи сползающий край плаща и перевернулась на спину, опустив голову на услужливо вытянутую руку гнома. Вот с ним действительно было тепло – а костерок горел скорее ради света.
Всемогущий Эру в числе прочих своих подарков перворожденным избавил эльфиек от боли и крови первого соития. Только чистая радость, только наслаждение – если, конечно, рядом тот самый, единственный, избранный однажды и навек. Последние отзвуки его до сих пор пульсировали внизу живота, растекаясь волнами вниз по ногам, и нечто вязкое медленно засыхало на внутренней стороне бедер, стягивая кожу и затрудняя движения. Довольно постыдное ощущение, если вдуматься. Но Тау оно казалось самым правильным и самым желанным в тот момент, словно ничего лучше и быть не могло. Словно все шесть сотен лет судьба вела ее на эту гору, в объятия мужчины, не превосходящего ее ростом, но казавшегося выше во всем остальном… Потому что одна ночь или триста лет – все равно удручающе мало.
Безумие?
А Эру его знает!
Лежащий рядом гном осторожно дернул за тоненькую косичку, запутавшуюся в растрепанных рыжих прядях. Тау повернула голову так, чтобы видеть его лицо.
- Теперь ты расплетешь ее?
Кили неопределенно хмыкнул:
- Ну уж нет!.. То есть обязательно, но в другое время и в другом месте. Расплетение кос, это не то, чем стоит заниматься на камнях под открытым небом.
Девушка кивнула и тоже усмехнулась, подумав, что для него эта косичка отчего-то важнее всего, что уже произошло сегодня на этом склоне.
- В чем дело?
- Да просто подумала… Если бы кто-то из наших узнал, меня бы засмеяли.
- Ха! – и ни грамма презрения, Кили на самом деле стало смешно. – Ты еще не представляешь, что сказал бы на это мой брат.
- Представляю. Он сказал бы, что ты трахнул плоскозадую ящерицу.
Тау специально использовала слово из языка людей, потому что эльфийское, пришедшее ей на ум, прозвучало бы слишком поэтично для реальности. И тут же покраснела до кончиков ушей, поняв, что променяла шило на мыло - человеческое слово звучало ужасно.
Гном по счастью не склонен был придираться к словам.
- Ну нет, ящерицей он бы точно не ограничился!.. Только знаешь, мне наплевать! – он, приподнявшись на локте, склонился над нею, пристально глядя в глаза. – Проклятье… Это даже звучит по-идиотски, но мне действительно плевать!
Тауриэль улыбнулась в ответ:
- Мне тоже, - и, вдруг помрачнев, добавила очень тихо и серьезно: - Знаешь… если дело дойдет до битвы, я не выйду против ваших.
Кили помолчал недолго, все так же нависая над девушкой. Потом вдруг отвернулся, тяжело упал рядом и, глядя уже совсем не на нее, а куда-то в потолок, ответил просто:
- А я выйду.
Такой ответ эльфийку не удивил – только как-то противно кольнуло в груди тревожным предчувствием.
- Ты не нарушишь присяги, если откажешься от самоубийства, - воин в ней приходил в ярость от одной мысли о том, чтобы предложить подобное. Но женщина требовала хотя бы попробовать.
- Я никому не присягал, - он отвечал спокойно и, кажется, совсем не чувствовал себя оскорбленным. - Это долг крови.
- Ваш король безумен. Золото уже погубило его, и скоро погубит всех вас.
- Ну да, золото, - Кили неожиданно усмехнулся, мягко и печально. - Которое заменит все, кроме золота…
И вдруг вспомнился осыпавшийся потолок и сплошные груды битого камня у входа в квартал оружейников. Король стоящий на коленях у края завала. То, как Двалин утянул его прочь, не позволив приблизиться к родичу…
Но Тау-то всего этого не видела!
- Не понимаю…
- Торин безумен не из-за драконьей болезни, - теперь молодой гном в этом почти не сомневался. – Он упивается дешевым трактирным пойлом в надежде когда-нибудь ощутить в нем вкус вина. И он умрет однажды, перепившись, в придорожных кустах, или будет убит в пьяной драке… Потому что вино и золото для него навсегда потеряны.
Последних своих слов Кили сам испугался. Но не произнести их не мог.
Девушка осторожно прижалась губами к его щеке:
- Ты говоришь как поэт.
- Художник, - смешно даже! – Не будь я родичем безумного короля, стал бы, наверное, художником.
Даже странно: никогда прежде у него не возникало желания попробовать отцовское ремесло. А теперь вдруг невыносимо тоскливо стало от мысли, что хромой скульптор, возможно, никогда уже не узнает о том, что непутевый сын наконец-то понял его слова.
Понял, да…
Кили неловко перевернулся, стараясь не скинуть с себя плащ, всем телом прижался к Тау, жадно наслаждаясь этим непередаваемым ощущением – обнаженной женщиной в объятиях. Осторожно прихватил губами мочку заостренного эльфийского уха и с какой-то детской радостью услышал ее тихий смешок.
Времени оставалось ровно до тех пор, пока снова не угаснет костер.